Высоцкий Владимир Семёнович

Памятник

Я при жизни был рослым и стройным,
Не боялся ни слова, ни пули
И в обычные рамки не лез.
Но с тех пор как считаюсь покойным,
Охромили меня и согнули,
К пьедесталу прибив ахиллес.

Не стряхнуть мне гранитного мяса
И не вытащить из постамента
Ахиллесову эту пяту,
И железные рёбра каркаса
Мёртво схвачены слоем цемента, 
Только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью —
Нате смерьте! 
Я не знал, что подвергнусь суженью
После смерти.
Но в привычные рамки я всажен —
На спор вбили,
А косую неровную сажень 
Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,
Живо маску посмертную сняли
Расторопные члены семьи, 
И не знаю, кто их надоумил, 
Только — с гипса вчистую стесали
Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,
И считал я, что мне не грозило
Оказаться всех мёртвых мертвей.
Но поверхность на слепке лоснилась,
И могильною скукой сквозило
Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,
В пасти палец,
Подойти ко мне с меркой обычной 
Опасались, 
Но по снятии маски посмертной —
Тут же, в ванной, —
Гробовщик подошёл ко мне с меркой
Деревянной...

А потом, по прошествии года, —
Как венец моего исправленья —
Крепко сбитый литой монумент
При огромном скопленье народа
Открывали под бодрое пенье, 
Под моё — с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась —
Из динамиков хлынули звуки,
С крыш ударил направленный свет.
Мой отчаяньем сорванный голос
Современные средства науки
Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан —
Все там будем! 
Я орал в то же время кастратом
В уши людям.
Саван сдёрнули! Как я обужен —
Нате смерьте! 
Неужели такой я вам нужен
После смерти?!

Командора шаги злы и гулки.
Я решил: как во времени оном,
Не пройтись ли, по плитам звеня? 
И шарахнулись толпы в проулки,
Когда вырвал я ногу со стоном
И осыпались камни с меня.

Накренился я, гол, безобразен, 
Но и падая — вылез из кожи,
Дотянулся железной клюкой, 
И, когда уже грохнулся наземь,
Из разодранных рупоров всё же
Прохрипел я: "Похоже, живой!"

И паденье меня не согнуло,
Не сломало,
И торчат мои острые скулы
Из металла!
Не сумел я, как было угодно —
Шито-крыто.
Я, напротив, ушёл всенародно
Из гранита. 
1973 

 
Прощание с горами
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы - просто некуда деться!
И спускаемся вниз с покоренных вершин,
Оставляя в горах, оставляя в горах свое сердце.

	Так оставьте ненужные споры!
	Я себе уже все доказал -
	Лучше гор могут быть только горы,
	На которых еще не бывал.

Кто захочет в беде оставаться один?
Кто захочет уйти, зову сердца не внемля?
Но спускаемся мы с покоренных вершин -
Что же делать, и боги спускались на землю.

	Так оставьте ненужные споры!
	Я себе уже все доказал -
	Лучше гор могут быть только горы,
	На которых еще не бывал.

Сколько слов и надежд, сколько песен и тем
Горы будят у нас и зовут нас остаться.
Но спускаемся мы - кто на год, кто совсем,
Потому что всегда, потому что всегда 
                   мы должны возвращаться.

	Так оставьте ненужные споры!
	Я себе уже все доказал -
	Лучше гор могут быть только горы,
	На которых никто не бывал.
1966


Пародия на плохой детектив
Опасаясь контрразведки, 
Избегая жизни светской,
Под английским псевдонимом 
               "мистер Джон Ланкастер Пек",
Вечно в кожаных перчатках — 
Чтоб не делать отпечатков, —
Жил в гостинице "Совейской" 
                несовейский человек.

Джон Ланкастер в одиночку, 
Преимущественно ночью,
Щёлкал носом — в нём был спрятан 
               инфракрасный объектив;
А потом в нормальном свете 
Представало в чёрном цвете
То, что ценим мы и любим, 
              чем гордится коллектив:

Например, клуб на улице Нагорной 
Стал общественной уборной,
Наш родной Центральный рынок 
           стал похож на грязный склад,
Искаженный микроплёнкой, 
ГУМ стал маленькой избёнкой,
И уж вспомнить неприлично, 
               чем предстал театр МХАТ.

Но работать без подручных — 
Может, грустно, а может — скучно.
Враг подумал — враг был дока, 
             — написал фиктивный чек,
И где-то в дебрях ресторана 
Гражданина Епифана
Сбил с пути и с панталыку 
              несовейский человек.

Епифан казался жадным, 
Хитрым, умным, плотоядным,
Меры в женщинах и в пиве он не знал 
                         и не хотел.
В общем так: подручный Джона 
Был находкой для шпиона —
Так случиться может с каждым, 
              если пьян и мягкотел!

"Вот и первое заданье: 
В три пятнадцать возле бани 
(Может, раньше, а может — позже) 
                остановится такси.
Надо сесть, связать шофёра, 
Разыграть простого вора, 
А потом про этот случай 
            раструбят по Би-би-си.

И ещё. Побрейтесь свеже.
И на выставке в Манеже
К вам приблизится мужчина 
        с чемоданом — скажет он:
"Не хотите ли черешни?" 
Вы ответите: "Конечно".
Он вам даст батон с взрывчаткой 
       — принесёте мне батон.

А за это, друг мой пьяный, — 
Говорил он Епифану, —
Будут деньги, дом в Чикаго, 
              много женщин и машин!"
...Враг не ведал, дурачина: 
Тот, кому всё поручил он,
Был чекист — майор разведки 
             и прекрасный семьянин.

Да, до этих штучек мастер 
Этот самый Джон Ланкастер!..
Но жестоко просчитался 
           пресловутый мистер Пек:
Обезврежен он, и даже 
Он пострижен и посажен.
А в гостинице "Советской" 
              поселился мирный грек. 
1966 

Песня о друге

Если парень в горах - не ах,
Если сразу раскис и - вниз,
Шаг ступил на ледник и - сник,
Оступился - и в крик,-
Значит, рядом с тобой - чужой,
Ты его не брани - гони:
Вверх таких не берут, и тут
Про таких не поют.

Если ж он не скулил, не ныл,
Пусть он хмур был и зол, но - шел,
А когда ты упал со скал,
Он стонал, но - держал,
Если шел за тобой, как в бой,
На вершине стоял хмельной,-
Значит, как на себя самого,
Положись на него.
1966

Am E7

Am

A7 Dm

G7 C E7

Am Dm6

Am

Dm6 E7

Am